ВОРОНЕЖ

По окончании университета в 1938 году я был направлен в Воронеж на авиационный завод. Странно, я был почти единственным, кто уехал на периферию. Большинство из огромного выпуска осталось в Ленинграде. Также странно было слышать от моих товарищей после войны, что мне де повезло в жизни, хотя они сами приложили немало сил, чтобы остаться в Ленинграде.

На заводе в упакованном виде в ящиках лежало импортное оборудование немецкой фирмы «Карл Цейсс» для будущей лаборатории спектрального анализа. Мне было поручено организовать ее. Замечу, что в университете нас не обучали методам спектрального анализа, а сам метод только начал внедряться в промышленность.

Из проспектов фирмы было известно, что существует и рекомендуется метод 3-х эталонов. Уже через 3 месяца я сделал "открытие": можно работать более производительно, отказаться от обязательной съемки эталонов на каждой фотопластинке. Для этого необходимо было разработать метод с твердыми градуировочными графиками, т.е. найти простой метод учета свойств фотопластинки.

Идея, положенная в основу решения этой задачи, была найдена уже в начале 1939 года и доложена на Всесоюзной конференции по спектроскопии в 1940 году (материалы этой конференции опубликованы в Известиях АН СССР в 1941г.).

В этом же году мной была опубликована большая работа "Спектральный анализ методом переводного множителя" в журнале "Заводская лаборатория". Данный метод лег в основу экспрессного спектрального анализа. Попытки внедрить экспрессный анализ в промышленность предпринимались и ранее, но применялись визуальные методы, например, метод фотометрического интерполирования, которые не обеспечивали нужную точность. Методов, основанных на фотометрировании фотопластинок на микрофометре, которые обеспечивали бы достаточную экспрессность и точность анализа, тогда не существовало. Таким методом оказался метод переводного множителя.

Здесь уместно сказать несколько слов об экспрессном спектральном анализе. До его внедрения, по крайней мере в авиапромышленности, металл переплавлялся дважды: первый раз только бралась проба для химического анализа. Сам же металл заливался в формы в виде брусков. Химанализ был весьма трудоемким и длился несколько суток. Если химанализ подтверждал, что металл удовлетворяет техническим условиям, то бруски переплавлялись, и уже затем металл заливался в приготовленные формы.

Спектральный экспресс-анализ позволял отказаться от двойного переплава. Полный спектральный анализ на все элементы при пользовании методом переводного множителя длился всего 10 минут, поэтому имелась возможность корректировать химсостав металла, когда он был еще в печи, по ходу плавки.

Метод переводного множителя был первым объективным методом, который отличался быстротой и хорошей точностью. Внедрение экспресс-анализа на заводах авиапромышленности дало огромный экономический эффект, позволивший коренным образом перестроить технологический процесс литья.

Уже позднее, в 1945 году, крупнейший специалист в области спектрального анализа проф. В.К. Прокофьев, посетивший лабораторию в Казани, после эвакуации завода из Воронежа, писал в своем отзыве: "Приходится удивляться, что удается сделать полный химический анализ алюминиевого сплава на 5-8 элементов всего за 10 минут!"

С 1940 года стали разрабатывать экспрессные методы анализа алюминиевых и магниевых сплавов, сталей, бронз и латуней. Министерство авиапромышленности заинтересовалось нашим опытом и в начале 1941 года созвало в Воронеже Всесоюзное совещание работников спектральных лабораторий заводов авиапромышленности и ВИАМ (Всесоюзный институт авиационных материалов, г.Москва). Совещанием руководила Калерия Александровна Сухенко, кандидат технических наук, заведующая лабораторией спектрального анализа ВИАМ.

Подготовка к совещанию и его проведение, по-видимому, сильно меня измотали, и главный инженер завода тут же после окончания совещания предложил мне выбрать "любую" путевку в санаторий. В то время путевки в санаторий были бесплатными и находились в ведении директора завода: он их распределял лично. Я выбрал путевку в Кисловодск. Точно также годом раньше я был в Сочи. Было очевидно, что интерес к возглавляемой мною лаборатории со стороны руководства завода был большой.

Надо сказать, что и в научном мире ко мне относились доброжелательно. Уже в 1939 году я был приглашен на пятилетие первой в Союзе лаборатории спектрального анализа, возглавляемой тогда А.Р.Стригановым, впоследствии известным доктором физико-математических наук. В то время, по-видимому, банкеты за государственный счет поощрялись, и я также был приглашен на этот банкет, человек на 200. Возглавлял застолье академик Г.С. Ландсберг (помню его шутку «бороться с браком и поощрять брак...»).

В 1940 году я сделал доклад на Всесоюзной конференции по спектроскопии и опять был на банкете и притом сидел рядом с главным организатором конференции С.Я. Райским.

По предложению С.Л. Мандельштама, я написал большую статью в журнал "Заводская лаборатория". Мне кажется, что статья была плохо написана. Но Мандельштам и Райский переработали ее так, что я с трудом ее узнал. В то время редакции брали на себя труд и перерабатывать и перепечатывать статьи на машинке.

С первых дней моего приезда в Воронеж я наладил научные связи с Воронежским университетом. Из Ленинграда я привез рекомендательное письмо от моего учителя С.Э. Фриша, адресованное известной еще с дореволюционных лет видной ученой - физику Марии Афанасьевне Левитской, специалисту в области микроволновой оптики и молекулярной спектроскопии. В университете регулярно работал научный семинар по оптике. Помню, М.А. Левитская рекомендовала меня каждому участнику семинара со словами: ученик Фриша, ученик Фриша. Уже в Воронеже я познакомился с аспирантом М.А. Левитской Л.В.Поповым, впоследствии моим близким другом, организатором кафедры оптики и спектроскопии Казанского университета и его молодой женой Н.Н. Смирновой.

Воронежский период моей работы завершился разработкой экспрессных количественных методов спектрального анализа, в основном по методу переводного множителя.

Эти работы были опубликованы лишь к концу войны в 1945году. Работа "Количественный спектральный анализ стали" была опубликована в журнале "Заводская лаборатория" в соавторстве с моим помощником, выпускником ВГУ С.Я. Гасулем, который уже в первые дни войны пошел добровольцем на фронт и погиб в боях за Родину. Другая работа "Спектральный анализ алюминиевых сплавов" была опубликована в том же журнале и в этом же году совместно с моим другом Н.Н. Семеновым, талантливым инженером - экспериментатором.

В октябре 1941 года я поехал в Москву с намерением пробраться в Ленинград и эвакуировать оттуда мою мать, которая вместе с 5 братьями осталась там после начала войны. В Москву я ехал на заводской машине. В Ленинград я не попал, поскольку город уже был блокирован немецкими войсками. Уже позднее, где-то в1944 году, после прорыва блокады Ленинграда, я узнал трагическую участь нашей семьи. Они все погибли в 1942 году голодной смертью. Последней умерла мать - после того как потеряла карточки...

Я не был сентиментален, но в тот момент я долго лежал на кровати и вспоминал мою мать. Глаза невольно наполнялись слезами. Я мысленно перебрал годы ее печальной трудовой жизни. Непонятно, как она могла одна вырастить и воспитать такую большую семью. Как я помню, она всегда была в труде, то штопала, то готовила, то стояла в лавке, и на все у нее хватало времени. И это при том, что у нее были больные ноги, все покрытые большими синими венами. Врачи говорили, от родов.

Вскоре я поехал в Ленинград, чтобы поближе познакомиться с обстоятельствами гибели нашей семьи. И вот что я узнал. Наш дом на канале Грибоедова в самом начале войны был разрушен прямым попаданием бомбы. Все пять этажей провалились, и остались лишь стены с оконными проемами. Куда эвакуировались жители дома, я узнал от соседей и направился в тот дом. Я узнал страшные подробности гибели всей семьи. Первым от голода умер мой старший брат Мотке. Он очень болезненно переживал голод. Близкая соседка и друг нашей семьи описывала мне, как он страдал. До самых последних дней, лежа на кровати, он умолял дать ему есть. Мама ему бросала в рот кусочки хлеба, которые он жадно глотал, и просил еще и еще. Мотке был талантливым человеком. Он переводил Евгения Онегина на еврейский язык, а также стихи Маяковского. Какую-то книжку ему удалось издать. Он кончил университет в Минске и преподавал математику в вечерней школе завода им.Марти.

Вслед за Мотке умерли от голода остальные братья: Сендер, Наум, Мейшке и Генах. О Мейшке мне рассказывали, что он во дворе подрался с товарищем из-за кошки, которая каким-то чудом уцелела в блокадном Ленинграде. Наум остался в Ленинграде сторожить оборудование института, где он работал после окончания университета. Последней умерла мама, у которой украли карточки. Потеря карточек в то голодное время в Ленинграде означала почти верную смерть. Соседка мне показала нашу мебель, которую я тут же узнал. Она предложила мне мебель и весь оставшийся скарб забрать. Но я «великодушно» отдал все это ей как человеку, наиболее близкому нашей семье. Все члены нашей семьи были похоронены на Пискаревском кладбище. Я несколько раз, приезжая в Ленинград, посещал это кладбище. Приносил букетик цветов и клал на неизвестную могилу, одну из бесконечного числа могил безвестных ленинградцев...

В 1941 году Воронежский авиационный завод был эвакуирован в Казань. Начался новый этап в моей жизни.

Назад – К содержанию – Далее