РЕНТГЕН НА ЗАВОДЕ

Теперь, спустя много лет, я думаю, почему так много и так рано работники рентгеновской лаборатории завода, где я работал в годы войны, уходили из жизни или калечились На ум приходит Игорь Цуканов. Еще в Воронеже он первый откликнулся помочь мне устанавливать спектральную аппаратуру. Вместе с Поплавским они не отходили, пока полностью не установили Цейссовскую аппаратуру и пока не увидели первые спектры, запечатленные на длинной фотопластинке. А вот в Казани с Игорем случилась беда. Как-то у него заболел зуб. Не помню, кто из работников рентгеновской лаборатории, то ли Подшивалин, то ли Глафирин, а может, сам начальник рентгеновской лаборатории Борис Борщев, предложили сделать рентгеноснимок прямо на промышленном оборудовании. И сделали. Вместо 50квольт они дали все 200. Меньше аппарат и не мог. Да и понимали ли тогда степень риска, которому они подвергали своего товарища?

Сначала был ожог. Потом слезла кожа во всю щеку. Она стала красно-розовой. Все забегали, забеспокоились, консультировались. Так и ходил бедняга с воспаленной щекой. Потом воспаление прошло, но огромный след во всю щеку остался. Много лет Игорь мучился и в молодые годы умер с неизвестным мне диагнозом.

В военные годы никто и не думал да и не понимал в полной мере вреда, наносимого тем или иным уровнем радиации. С целью увеличения производительности рентгеновского контроля начали применять визуальный метод. Трубка располагалась напротив контролера. Между трубкой и контролером проносилась деталь. Наблюдение велось на флуоресцирующем экране. Контролер ограждался от попадания прямых рентгеновских лучей толстыми свинцовыми стеклами. Однако мало кто мог достоверно знать о доле прошедшей радиации, степени ее вредности для здоровья. Ведь напряжение составляло 200-250 квольт!

Только теперь обозначились контуры того урона , который нанесло рентгеновское излучение. На моих глазах в ранние годы ушли из жизни рентгенологи Чубаушина, Семинихина, супруги Подшивалины: Виктор и Люда, Каргова, Виницкий и многие другие. Да и сам начальник рентгеновской лаборатории Борис Борщев умер не старым. Все они в основном болели раком.

Вспоминаю слова моего университетского друга Миши Якунина, работавшего в Ленинградском Радиевом институте: «Будь проклято это изобретение века!» Он страдал каким-то заболеванием, только ему известным. Умер довольно молодым, оставив молодую жену без мужа и без детей.

Мои друзья, оставшиеся в Ленинграде после окончания университета, устроились в основном в закрытых военных институтах, работали с радиоактивными материалами, не зная меры и норм, и умирали от полученных больших доз разного рода излучений, вредность которых тогда была мало известна. И дело даже не в знании допустимых норм, а в игнорировании этих норм, своего рода удальстве. Так погибли, как я знаю, мои друзья Алперс Сева, Анитов Сергей и его брат Иван, Юра Прокофьев, Голдберг и другие. Таковы были издержки войны.

Назад – К содержанию – Далее